Так по праву можно назвать апрель 1945 года — завершающий период Великой Отечественной войны, самым ярким событием которого было водружение Знамени Победы над рейхстагом. Воспоминания о тех днях наполняют ветеранские души радостью и гордостью от сознания причастности к Великой Победе. Но какими долгими, трудными и жертвообильными были последние версты к Победе! И сердце какого солдата не содрогнется, взор не затуманится невольной слезой от тех воспоминаний!

Путь к Берлину начался с форсирования Одера, протекающего в 60 километрах от фашистского логова. Мы, артиллеристы, переправились по добротному мосту, наведенному саперами. Переправа происходила под сильным огнем врага, под бомбовыми ударами... Без потерь переправ не бывает.

Заняв огневую позицию, уже на плацдарме увидели мы диво дивное: летит на нас огромный самолет очень низко, а на нем — маленький самолет-истребитель, который вдруг отцепился и улетел. Тут же за переправой раздался невероятной силы взрыв. Таких бомбардировщиков-самоубийц оказалось несколько. К счастью, ни один из них цели не достиг. Как позже выяснилось, оказавшись почти без топлива, немцы начиняли «юнкерсы» взрывчаткой, заправляли толикой бензина и направляли на цель при помощи истребителя, временно водруженного на нем…

Плацдарм — это крошечный кусочек земли, отвоеванный у противника за водной преградой, где сосредоточивается основная сила для решающего наступления. Обозреваемый и уязвимый со всех сторон, он является сущим адом.

Наш плацдарм, завоеванный в феврале, из крошечного к середине апреля стал огромным (44 километра по фронту и 10 километров в глубину). Ему-то, Кюстринскому плацдарму, история отвела особую роль: здесь были сосредоточены наши главные силы, отсюда началось грандиознейшее наступление войны.

В ночь на 16 апреля 1945 г. наша авиация «обработала» немецкие передовые порядки и ближайшие подступы немцев. Еще было темно, как вдруг линия фронта вспыхнула непереносимо ярким сиянием: были включены мощные прожекторы, которые ослепили противника, вселили в него ужас, он небось подумал, что это новое секретное оружие русских… Тут же в бой вступили тысячи артиллерийских и минометных орудий, взревели грозные «катюши». Всколыхнулась и задрожала земля, зарево выстрелов и разрывов затрепетало над землей, не прекращался вой штурмующих самолетов...

Мы вели огонь по заранее разработанным схемам. Необходимые данные мелом написали на щитах орудий. Никакого лимита на снаряды не устанавливалось. Перегретые орудия могли выйти из строя. Вдруг по команде канонада прекратилась. Пехота и танки пошли в атаку. Мы стали вести огонь, сопровождая пехоту огневым валом. Оборона противника была прорвана. В прорыв устремились новые силы.

Прорыв обороны противника — самое важное, самое трудное. Но это еще не победа. Враг был ошеломлен, смертельно ранен, но оказывал отчаянное сопротивление. Несмотря на чудовищную мощь наступающих сил (в прорыве участвовали войска двух фронтов — 1-го Белорусского и 1-го Украинского), поначалу продвинуться удалось лишь на полтора-два километра. Еще бы: весь путь от Одера до Берлина представлял собой сплошную полосу сверхнасыщенных препятствий: железобетонных и стальных конструкций, земляных насыпей, рвов, колючей проволоки, минных полей, огневых точек, армейских подразделений всех видов войск... Все это надо было пройти, преодолеть! И прошли, преодолели!..

Вот передо мной старая фотография. Артиллерийский орудийный расчет в боевой обстановке. Каждый на своем штатном месте. Командир уже поднял руку. Еще мгновение — и он громко произнесет уставную команду: «Орудие!», наводчик дернет за шнур, раздастся оглушительный выстрел, и снаряд полетит в цель.

Правда, команда тогда начиналась нештатными словами: «По фашистскому логову!». Пишущему эти строки выпала честь командовать первым выстрелом по Берлину. Акция проходила в торжественной обстановке, в присутствии журналистов. Санинструктор Меланья Юрченко, она же комсорг батареи, начертала мелом на боевом снаряде «За нашу Родину!». Он-то и полетел на Берлин. Генерал Фоменко, бывший командир нашей дивизии, в воспоминаниях кратко изложил этот эпизод. Конечно, названный случай не уникальный. Надо полагать, каждый артиллерийский полк, дошедший до Берлина, совершал свой «первый выстрел» по логову врага. Не могу не сказать о радости и гордости, наполнивших наши сердца: вот она — столица фашистской Германии, навязавшая миру самое страшное в истории побоище, — перед нами...

Нет, мы не обольщались легкостью победы. Последние километры, метры потребовали такого напряжения сил, воли — на грани, а то и выше человеческих возможностей. И жертв, жертв, жертв...

Помнится, передвигаясь на новую позицию, мы падали, засыпая на ходу, а кто смог ухватиться за движущееся орудие, спал всю дорогу, шагая вместе с ним...

Однажды, будучи на передовом наблюдательном пункте, стал я свидетелем такого диалога. Командир батальона: «Капитан, поднимай своих орлов!» Командир роты: «Мой Иван уже вылетел — вон он на левом фланге...» Только боевому офицеру и только на передовой во время атаки можно простить такой «юмор»: «орел Иван» — это единственный солдат, оставшийся в роте в живых...

Берлин весны 45-го. Трудно было представить, что когда-то он являлся одним из красивейших городов мира. Признаться, наши бомбардировки были скорее щадящими — строго в меру военной необходимости. Зато американцы, наши союзники, хорошо постарались, чтобы превратить город в груду развалин...

Трудными были бои за Берлин. Бои в самом Берлине — еще труднее. Оно и понятно: немцы заранее превратили каждый дом в крепость. Каждую улицу, каждое здание приходилось брать штурмом. В метро, в подземных сооружениях велись рукопашные схватки. Особенно трудно было артиллерии и танкам: лишенные возможности маневра, укрытия, маскировки, мы представляли собой удобную мишень для любого вида оружия. Ведя огонь прямой наводкой, мы несли большие потери. Укрытым за броней танкистам наносили большой урон «фаусты» — реактивные ручные гранатометы — новый вид оружия, на которое немцы возлагали большие надежды.

Но дни фашистского вермахта были сочтены! 30 апреля разведчики сержант М.Егоров и младший сержант М.Кантария водрузили Красное знамя над рейхстагом. 1 мая велись упорные бои. Остатки Берлинского гарнизона сдались в плен. 2 мая в Берлине, который еще вчера представлял собой ад кромешный, воцарилась непривычная, невероятная тишина. Здесь уже закончилась война...

В нашей батарее завтрак задерживался. Выяснилось, что не только в нашей. Появились загадочные слухи — будто завтрак будет необычным. И точно. В полдень по приказу весь наличный состав 832-го артиллерийского полка явился в небольшой зал какого-то офиса, где побатарейно разместился за невиданно сервированными столами.

Веселый, едва сдерживаемый говор, шутки. Будто и не было никакой войны. Солдат — всегда солдат!

Но тут раздался голос начальника штаба полка, подполковника Нестерова:

— Внимание!

В зал входил полковник Вербин, командир полка, в сопровождении нескольких офицеров. Остановив жестом подполковника, подошедшего для доклада, полковник сел с офицерами за столик, установленный перед нашими столами.

— Наполнить бокалы, — негромко, но слышно произнес начштаба.

Несколько минут веселого оживления. И вот полковник выходит из-за стола с бокалом в руке.

— Товарищи бойцы, сержанты и офицеры! Дорогие мои однополчане! — начал он громко и торжественно. — Поздравляю вас с победой! (Радостный гул.) Четыре долгих года мы шли к ней. Но знали: она придет. Родина верила нам. И вот она пришла! Великая, радостная, трудная и дорогая... — последние слова он произнес как-то задумчиво и тихо. Тут он умолк. Медленно поворачивая голову, обвел взглядом зал, где находился полк. В небольшом зале — весь его полк! В молчании низко склонил голову, словно кланяясь погибшим. Потом приподнял ее и взглядом устремился куда-то поверх наших голов. Шло время. А полковник все стоял, не двигаясь, молчал. Только выражение лица его менялось, отражая мысли и чувства. Ясно, это был транс, вызванный сверхчеловеческим напряжением психики. Но что явилось ему? Ужас ли вчерашнего, последнего дня войны, поглотившего почти весь его полк? Или в чудовищном калейдоскопе увидел он весь свой боевой путь, начавшийся в сорок первом на финской границе и закончившийся вчера здесь: через блокадный Ленинград, плацдармы на Висле, Пруте, Одере, бои за Варшаву, Минск, Яссы, Берлин... Вдруг он очнулся: встряхнул головой, улыбнулся, и мы все увидели, что по лицу его катились слезы. Невероятно! Полковник Вербин — наш боевой командир, волевой, мужественный, спокойный — плакал!.. Мы неотрывно смотрели на своего командира. Но что это? Какой-то туман стал застилать мои глаза. Лицо стало мокрым. Э, да это ж слезы! И я, старый солдат, прошедший всю войну, не раз раненый, контуженый, огрубевший, очерствевший, — плакал! И не только я!..

Эту нештатную, невероятную ситуацию разрядил все тот же полковник: подняв бокал над головой, он так же громко и торжественно провозгласил: «Так поднимем же бокалы и осушим их за нашу трудную, дорогую, великую и радостную победу!» Все встали. Громкое «Ура!» сотрясло здание. Мы обнимались, радуясь как дети, и плакали, как могут плакать только воины, чудом уцелевшие после жестокой битвы…

Евгений Максимович ИВШИН.

Ветеран войны.

ст. Холмская, Абинский район.
Раздел : Страницы истории, Дата публикации : 2008-05-08 , Автор статьи :