В апреле 1945-го, незадолго до победного ликования в честь победы над фашизмом, на волю вышли узники фашистских лагерей. Покалеченным морально и физически, им приходилось заново учиться жить. Каждый день в адских стенах для узника — собственный день победы. Победы над смертью. Но всегда оставалось неизвестным — кто победит завтра.

Валерий Галилеев из Геленджика прошел три концлагеря, среди которых Бухенвальд и Дора. В краевой организации бывших узников фашистских концлагерей его называют легендарным человеком. Сложно не согласиться и сложно не удивляться: как можно было прожить почти три года в нечеловеческих условиях и выжить?! Из «концлагеря смерти» — в «концлагерь уничтожения» (так называли Бухенвальд и Дору) — казалось бы, участь предрешена. Но он не смирился.

В концлагерях у Валерия Васильевича прошла практически вся юность. Вместе с ней и вся война. Из города Шахты в рабочий лагерь Аллендорф немцы угнали Галилеева семнадцатилетним парнем в конце 1942 года. Гнуть спину на фашистов, конечно, не хотелось. На самовольные передышки, нежелание работать те отвечали кнутом и палкой, прочими издевательствами. На несправедливость, абсурдность «поручений» лагерных начальников Галилеев не мог не реагировать. Потому и прослыл одним из главных нарушителей дисциплины. Приходилось воровать картошку и после работы печь и поедать тайком. А что оставалось делать, когда кормили скверно? Спустя несколько месяцев Галилеева перевели в тюрьму, в Кассель. Гестапо арестовало после драки с русским старостой.

— Он на меня набросился за то, что я прятался в туалете, чтобы на завод не ходить работать, — вспоминает Валерий Васильевич. — Иду по коридору, а он там сидит с сыном и с друзьями. Смотрю: у них там и картошка печется. Спрашивает: «Ты почему не на работе?». Я отвечаю, указывая на его друзей: «А они — почему?». Староста возмутился: кто я такой, мол, ему указывать? Схватил табуретку и ударил меня в лицо — аж кровь потекла. Пока он кочергой махал, я тоже скамейку взял — и в рожу ему… Вот после таких конфликтов гестапо отправило меня и еще нескольких человек в тюрьму.

Из Касселя везли ночью, в открытом грузовике с тентом. Казалось, ехали в гору. Наконец пленников высадили — вокруг темнота, страшно. Тогда они еще не подозревали, что стоят перед ужасными воротами Бухенвальда. Встретили и проводили узников в лагерь криком и палками. Валерий Васильевич до сих пор помнит множество фраз по-немецки, ругательства немцев, их фамилии. Однако прочнее других слов в память любого узника наверняка вошло звучание собственного лагерного номера — «второго имени» бухенвальдца.

— На воротах, которые мы перед собой увидели, была вылита надпись: «Каждому — свое». Значит, этим, кто перед воротами, — одна жизнь, тем, кто за воротами, — другая. То есть крематорий. Из лагеря можно было выйти только с дымом, превратившись в пепел. Такая у немцев логика была.

Слева от массивных ворот располагался бункер, справа — эсэсовская дежурка с надсмотрщиками. Возле ворот на цепи сидел бурый медведь — как символ мощи фашистов. Мощь, по мнению немцев, выражалась в искусном издевательстве над безоружными пленниками.

Валерий Васильевич снова с болью вспоминает первые часы, проведенные в Бухенвальде:

— У нас забрали все, мы остались абсолютно голые. Загнали в душевую, открыли воду — то горячую пустят, то холодную. Издевались, хохотали… Там же стоял огромный чан вонючей жидкости — для дезинфекции. Туда нужно было забраться и обязательно с головой окунуться. А эсэсовец стоял рядом и бил по голове бичом…

После всех этих «процедур» узникам выдали полосатую форму: штаны, пиджак и головной убор. Вместо обуви на ноги надели деревянные колодки — небольшое бревнышко с выемкой для стопы.

— В Бухенвальде я должен был погибнуть… — говорит Валерий Васильевич.

Смерть чудом обошла его стороной — из пятнадцати человек, забитых до смерти, в живых осталось трое…

Выходной день для узников был один — воскресенье. Удивительно, что он вообще был. Однако в отличие от регулярных ударов плетью даром он не доставался. «Проштрафившихся» узников, то есть попавших на карандаш надзирателям, в послеобеденное время выводили на работу. На самом деле — просто поиздеваться.

По результатам чуткого и кропотливого наблюдения эсэсовцев за работой узников в такую штрафбригаду попадали якобы нарушители трудовой дисциплины.

— К примеру, копаем мы котлован в глине, — вспоминает Валерий Васильевич. — А сверху надсмотрщик стоит и бичом бьет себя по голяшке. А все наши номера ему сверху как на ладони видны. Он только отойдет — мы прекращаем копать. Он сразу выскакивает, достает блокнот и записывает номер.

Состав штрафной бригады объявляли по радио на весь лагерь. Как только прозвучит характерный щелчок включения микрофона, лагерь замирал в тревожном тягостном ожидании. Услышавшие свой номер вздрагивали — надо идти к воротам. Там узников поджидала пьяная эсэсовская компания.

Фронт работ Валерия Галилеева и других таких же штрафников ограничивался одной большой кучей земли. Задание абсурдное — горстями ссыпать землю на носилки и переносить в другое место в том же помещении. А потом назад. Так и гоняли по кругу, на скорость.

— Просто идиотизм! — говорит Валерий Васильевич. — А эсэсовцы с резиновыми бичами выстроились эллипсом вокруг узников. Стоят и бьют. Стоит кому-то упасть — они сразу новый эллипс делали, оттаскивали и добивали… Либо бичами, либо пристреливали. Из пятнадцати человек нас осталось трое. Садисты до того усердствовали, что сами устали.

Когда я носилки таскал, эсэсовец меня плохо ударил — по шее не попал, а только в плечо. Я присел и пошел как бы гусиным шагом. А если бы упал, то все — крематорий.

Хуже Бухенвальда могла быть только Дора. «Концлагерь уничтожения». Тогда рассказывать об ужасном подземном концлагере даже не надо было. Красноречивее любых описаний были эшелоны трупов, прибывающие каждый день из Доры в Бухенвальдский крематорий. Все очевидно: по-другому оттуда не выбраться. Попасть в Дору — значит умереть. Вариантов нет. Что и говорить — угодить в подземный концлагерь узники Бухенвальда страшно боялись.

И Валерию Васильевичу «повезло». В команду для строительства подземного завода он попал, что называется, без разговоров. Лагерный номер Галилеева не раз светился в блокнотах эсэсовских надзирателей. «По сумме нарушений», зафиксированных немцами, и «заслужил» Галилеев командировку в Дору.

Подземный ракетный завод Дора строили для производства самолетов и ракет — ФАУ-1 и ФАУ-2. Он считался особо секретным, поэтому его невольные строители как носители государственной тайны подлежали уничтожению.

— Еще в Бухенвальде был у нас хозяин бункера — Зоммер. Садист высшей категории, — вспоминает Валерий Васильевич. — Он уколами умерщвлял. Потом труп запихивал под койку и ложился спать — так ему нравилось. Один мой знакомый рассказывал: попался он как-то Зоммеру на глаза, тот позвал его в свою комнату. Открыл ящик стола — а там шприц катается. Товарищ думает: «Все. Крематорий…» А немец закрыл ящик и говорит: «Не-е-ет, ты по-другому умрешь. Это легкая смерть. А надо долго».

Умирали в Доре и долго, и быстро — каждый день. Где работали — там и жили. Там же и умирали. Трудились сутки напролет, спали мало — и то под грохот и взрывы непрекращающихся строительных работ, дышали каменной пылью. Люди месяцами жили без света и свежего воздуха. Только спустя время возле горы построили бараки и перевели туда часть людей.

— Смертность была страшная, — рассказывает Валерий Васильевич. — В Доре не было крематория — мертвых людей попросту сбрасывали в кучу. Так они и лежали до отправки в Бухенвальд. Приехал как-то на завод высокий начальник с проверкой. Так он эсэсовцам всыпал: «Почему тела в беспорядке лежат? Надо аккуратно складывать». Немцы — во всем педанты.

Так Валерий Васильевич прожил почти полтора года. В Доре пробыл, как он сам говорит, от звонка до звонка. Пережил самое страшное время — начало Доры. Тогда в жутких условиях содержания погибло больше всего людей. Видел он и начало бомбежки концлагеря… Правда, конец Доры досмотреть не удалось, узников в срочном порядке перевели в другой концлагерь — Берген-Бельзен. Там Галилеев пробыл совсем недолго. В том же апреле 1945 года узников концлагерей освободили.

Французы, покидавшие лагерь вместе с Галилеевым, звали его с собой в Париж. Но уезжать за границу Валерий Васильевич не захотел — и языка не знал, и домой хотелось, к матери…
Раздел : Страницы истории, Дата публикации : 2008-05-08 , Автор статьи : Ирина АНДРЕЕВА