Сергей ПЛАТОНОВ

Страницы будущей книги

(Продолжение. Начало в номерах за 29 сентября, 6, 13, 20, 27 октября, 3, 10, 17, 24 ноября, 1, 8 и 15 декабря)

Один за другим, гуськом «заговорщики» робко вошли в кабинет и расселись. Наступила долгая пауза. Наконец, не выдержав молчания, а больше неизвестности, Горбачев спросил: «С чем приехали?». Первым громко, как будто рванувшись в отчаянную атаку, заговорил прошедший Отечественную войну и афганскую кампанию боевой генерал Варенников:

— Михаил Сергеевич, страна наша, великое государство, данное нам в сбережение предками, гибнет, погружается во тьму анархии. И это происходит при вашем молчании, попустительстве и согласии… Уйдите в отставку. Даже император Николай II в такой ситуации уступил. А вы же коммунист!

— Не знаю, генерал, твоего имени, но что-то я не понимаю. Ты что, желаешь мне судьбы Николая? Не на того напали. Вы все посходили с ума. Вы сами губите государство. Через два дня будет подписан договор и все пойдет в законном русле…

— Не будет он подписан, — перебил президента (!) Плеханов. — Есть информация, и вам Крючков ее докладывал, что Ельцин договора не подпишет и уговаривает других тоже не подписывать…

— Ты бы молчал, предатель. Тебе доверили охрану высших органов власти, президента. Я тебя человеком сделал, а он тоже туда, в заговорщики. Кто тебя втянул? Вон отсюда! — Плеханов не ответил, поднялся и вышел. — Вы все сдурели. Кто вас послал?

— Михаил Сергеевич, мы привезли пакет документов и проект указа о введении чрезвычайного положения. Подпишите, и мы уедем. А вы лечитесь, отдыхайте… — Болдин пятнадцать лет работал его первым помощником и знал лучше других, что Горбачев никогда не станет делать того, что не сулит аплодисментов.

— Валерий, ты же меня хорошо знаешь. Я на применение силы не пойду и поэтому ничего я не подпишу. Что я — слабоумный? Лучше скажи, кто вас послал? Павлов и Лукьянов с вами?

— Извините, я вам этого не скажу.

— Ну тогда и мотайте отсюда. Делайте что хотите, только без меня. Все, на этом закончим. — Горбачев встал, подошел поближе и неожиданно для всех пожал на прощанье руки. «Заговорщики» как мирно пришли, так же мирно и удалились. Только зачем-то захватили с собой генерала Медведева. Поэтому согласно инструкции личная охрана перешла под команду Толстого.

«После их отъезда, — вспоминал полковник Толстой,— жизнь шла в прежнем ритме. Горбачев с семьей ходил на пляж. Загорал и купался. На комнатную антенну настроили Первый канал, и президент видел все, что дальше происходило в Москве. Как 19 августа его объявили больным и как Янаев с компанией робко пытались переломить ситуацию в стране. На второй день переворота сестра-хозяйка спросила, как обслуживать. Я ответил: как президента. Его никто не снимал. Сам президент вел себя спокойно, никаких команд не давал. Только попросил привезти ему из соседнего санатория доктора-мануалиста Лиева. Я поехал, но Лиев отказался, сказав, что Михаилу Сергеевичу уже лучше и он в лечении не нуждается».

В это время в Москве Ельцину удалось собрать сторонников контрреволюции и запугать заговорщиков, так как среди них не нашлось сильного и готового ко всему лидера. Они даже не решились на арест Ельцина как главного сепаратиста. На третий день Крючков, Язов, Лукьянов прилетели к Горбачеву с докладом о провале попытки введения чрезвычайного положения. Но он их не принял. В этот же момент Ельцин предусмотрительно прислал самолет с командой офицеров и вице-президента Руцкого для «освобождения» Горбачева. И в этом он заговорщиков переиграл.

Когда Язова вместе с товарищами по ГКЧП задержали и выводили из административного помещения через парк к автобусу, старый маршал, проходя мимо невысоких, с раскидистой кроной деревьев, вспомнил, как не советовал он высаживать на территории дачи багряник, или иудины деревья, которые согласно преданию приносят несчастья. Видимо, с этого времени старый воин навсегда поверил в приметы.

После выхода по амнистии из следственного изолятора маршал посетил поликлинику и около одного из врачебных кабинетов встретил давнего фронтового друга, разведчика, писателя Владимира Карпова, Героя Советского Союза. После обычных расспросов о здоровье и семьях Владимир Васильевич буквально с упреком спросил друга: мол, что же вы так робко действовали и дали Ельцину с Горбачевым вас разгромить?

— Ты знаешь, Володя, — с грустью, медленно подбирая слова, ответил маршал, — Горбачев нас всех запутал, а потом бросил. А мы с Крючковым, старые дураки, верили ему до конца.

Фактически переворот состоялся. И возглавили его как раз Крючков и Янаев. Но удержать власть им не удалось. Поэтому получился он в пользу Ельцина, который перехватил инициативу у этих двух канцеляристов и, как будто спасая Горбачева, без особых усилий отстранил его от реальной власти. С того времени как форосский пленник вновь получил личную свободу, он полностью лишился свободы действий как Президент СССР. Двоевластие закончилось. До полного краха оставалось четыре месяца.

После разгрома Комитета по чрезвычайному положению и ареста его членов российские структуры по команде Ельцина в явочном порядке последовательно урезали полномочия союзных министерств и оставляли за ними только ответственность. Затем упразднялись и сами ведомства. Ельцин устал от обещаний Горбачева наконец-то начать экономические реформы и в конце октября объявил, что Россия начинает эти преобразования сама. В их основу были положены либерализация цен, приватизация, земельная реформа и введение российского рубля. Другим республикам было предложено присоединяться. Первыми откликнулись Украина, Казахстан и Белоруссия. Горбачева в расчет уже никто не принимал, хотя он продолжал приезжать в Кремль и даже принимал иностранные делегации. Но, узнав о предстоящей «встрече четырех», решил в ней участвовать и с этой целью пригласил к себе Ельцина, который, не желая этой встречи, все же приехал.

— Борис Николаевич, что же ты скрываешь?

— О чем это вы, Михаил Сергеевич? — вопросом на вопрос ответил Ельцин.

— О предстоящей встрече с украинцами и белорусами. Ты что, за моей спиной хочешь развалить Союз?

— Ни о каком развале речь не идет. Мы договорились обсудить пути к усилению сотрудничества и координации планов на наступающий год. Пока с этими двумя. С казахами встретимся позже. Назарбаев обещал приехать в Москву.

— А почему встречаетесь не в Москве, а в Минске?

— Это просьба руководителя Украины Леонида Макаровича Кравчука. Он не хочет ехать в Москву, чтобы не встречаться с вами. А в Минск приехать согласен.

— Ишь ты какой он незалежный стал. Чем же я ему так насолил?

— Не знаю. Это ваши дела.

— Ладно, я тебя прошу не подписывать никаких политических документов. Назарбаев предлагает начать подписание Союзного договора с теми, кто согласен. Остальные захотят — потом присоединятся. Договорились? Приедешь из Минска, и тогда окончательно определим дату подписания. Я думаю, что можно собраться 9 декабря. Приглашай Кравчука в Москву. Скажи, что никто его здесь не обидит.

— Хорошо, Михаил Сергеевич. Договорились.

Возвратившись к себе, Ельцин срочно собрал кружок ближних «бояр». В это время в него входили Бурбулис, Гайдар, Козырев и Шахрай.

— С Горбачевым надо заканчивать. Сам он не уйдет. Цепляется за Кремль, как грешный за душу. Что будем делать? — Ельцин обвел тяжелым взглядом всех и остановился на Бурбулисе.

Выходец из среды свердловских депутатов, бывший доцент кафедры научного коммунизма, Бурбулис в начале перестройки объявил себя политологом и предложил свои услуги Ельцину в качестве советника в то время, когда тот был в самой глубокой опале. Будучи классическим схоластом (пустомелей, балаболом), Бурбулис сумел настолько очаровать и одурачить не склонного к теории уральского бунтаря, что тот даже придумал для него не виданную до этого в российской табели о рангах и советской номенклатуре должность государственного секретаря.

— Как госсекретарь я предполагаю… — как всегда невнятно начал он. — Так вот я полагаю, что пришел момент взять России всю ответственность на себя. Мы уже прошли длинную дорогу к подлинному суверенитету, и останавливаться нельзя. Надо этот путь завершить. — Щуплый, можно сказать тщедушный, с бегающими глазами-пуговками, госсекретарь помялся, силясь выдать что-либо конкретнее. Но не успел. Да и вряд ли смог бы. Его маленькая головка выдавала только декларации и манифесты. Почувствовав, что большего от него не дождешься, Ельцин опять оглядел команду и остановился на Шахрае.

— Что предлагает наш главный юрист?

— Борис Николаевич, Союз создавали четыре субъекта. Одного из них нет. Это Закавказская Советская Федеративная Социалистическая Республика. Она вскоре после подписания Договора 1922 года о создании СССР рассыпалась на Азейбарджан, Армению и Грузию. Осталось три субъекта — Белоруссия, Россия и Украина. Они как учредители имеют право признать этот договор недействующим, то есть, говоря языком международного права, денонсировать его с момента подписания соответствующего соглашения и ратификации парламентами. Так Горбачев останется без государства.

Явно не знал этот юрист-грамотей, что такого рода договоры не подлежат денонсации, но победителей не судят.

— А как же с членством России в ООН, в Совете Безопасности? Ведь и Украина, и Белоруссия — ее члены с момента основания в 1945 году. А мы — нет. Андрей Владимирович, что вы скажете? — попросил Ельцин высказаться министра иностранных дел Козырева.

— Надо решать вопрос о нашем правопреемстве с постоянными членами Совбеза. Особенно со Штатами и Китаем. Остальные не проблема. Я уже зондировал. Госдеп поддержит. Китаю надо направить официальное послание.

— Хорошо, займитесь этим. Повстречайтесь с послами.

— Борис Николаевич, разрешите добавить, — заговорил молчавший до этого полный, лысый, с большими навыкате глазами и крупными мясистыми губами «боярин». Это был заместитель Ельцина в правительстве, одновременно министр экономики и финансов Егор Гайдар. При этом он почмокал, как ребенок, губами. — Хочу затронуть два вопроса: о правопреемстве финансовом, проще говоря — о долгах СССР и об экономических отношениях с бывшими союзными республиками. Внешние долги огромные, и платить их придется нам. Около восьмидесяти миллиардов долларов набрали Горбачев с Рыжковым. Нам должны почти столько. Но это в основном бедные страны. За поставленное нами оружие. Возврат таких долгов — дело безнадежное. Так что полный суверенитет обернется огромным долгом. Это надо осознавать.

— Егор Тимурович, вы это к чему? У нас есть другой путь?

— Другой? Отнюдь. Но знать, на что идем, надо. И второе: с денонсацией договора наши связи с республиками автоматически не отпадут. И еще долго они будут тянуть из нас соки. Особенно если быстро не введем свою валюту.

Ельцин недолго помолчал, потом встал, выпрямился во весь почти двухметровый рост и, как на плацу, скомандовал:

— Вечером вылетаем в Минск.

Похоже, что никто из участников этой посиделки и не подумал в тот момент, что преступно ради избавления от правителя-банкрота уничтожать могучую империю. Но для великих дел потребны великие деятели. Они таковыми не были. Они могли сделать только то, что вскоре и сделали ровно за день до московской «встречи четырех» с участием Горбачева. Втроем в Беловежской Пуще Ельцин, Кравчук и Шушкевич 8 декабря 1991 года подписали соглашение о денонсации Договора 1922 года, поставив Президента СССР перед этим фактом. Развалив страну, они освободились от его неумелого и гибельного руководства. Он, как и ожидалось преступниками, на использование силы не пошел. Трудно сказать, применялся ли еще в мировой истории такой способ устранения правителя-банкрота.

(Окончание следует).
Раздел : Культура, Дата публикации : 2011-12-22 , Автор статьи :